Подготовлен проект приказа «О внесении изменений в нормативные правовые акты МВД России»
МВД выложило на общественное обсуждение проект приказа о дополнениях в перечень судебных экспертиз. Проект предполагает поставить психофизиологическую экспертизу с помощью полиграфа (так называемого «детектора лжи») в ряду традиционных видов экспертизы.
Уже давно эти манипуляции пытаются утвердить в юридическом поле. Но пока на нормативном уровне это ограничивалось правоохранительной службой — проверкой при поступлении на работу в полицию, ФСБ, службы пожарной и гос- охраны и другие подобные органы. В уголовном судопроизводстве полиграфа не было и по сей день нет, хотя то там то здесь появляются дикорастущие психофизиологические экспертизы, проведенные по желанию обвиняемых, потерпевших или свидетелей. Однако если суд первой инстанции принимал такие экспертизы как доказательства, то в случае обжалования приговора их, как правило, вычищали в высших судах как недопустимые. Например, в апелляционном определении от 29 января 2014 года по делу Александрова и Митрофановой Верховный Суд РФ отверг выдвинутые защитой осужденных результаты их проверки на полиграфе, указав, что таковые законом не предусмотрены, не являются доказательством факта и не могут быть представлены в качестве такового коллегии присяжных (дело рассматривалось присяжными). Но правоохранительные органы не отступают и настойчиво продвигают полиграф, прежде всего — в уголовный процесс.
Как известно, исследование на полиграфе нацелено на проверку правдивости испытуемого через оценку стабильности его дыхания, работы сердца, состояния кожных покровов и других телесных реакций. Предполагается, что оператор, опираясь на полученный из машины результат, может установить истину — лжет человек или нет.
Но люди-то разные. Кто, где и как установил критерии нормальности их психофизиологических реакций? Какой отклик организма на тот или иной вопрос однозначно свидетельствует о правдивости и искренности? Как может эксперт, даже прошедший установленное количество часов специального обучения, понять особенности человека, которого он видит первый раз и о котором способен судить только по приблизительным усредненным показателям? Даже если не брать в расчет то немаловажное обстоятельство, что «специалист по выявлению скрываемой информации» (как он именуется в некоторых документах) будет работать вместе с другими экспертами-криминалистами в подразделениях полиции и будет столь же зависим от общего с оперативниками и следователями полицейского начальства. Оспорить же результаты исследования вряд ли будет возможно — предмет его нематериален.
Говорят, метод пока не совершенен. Но сколько бы он ни совершенствовался,. изобрести волшебный прибор, способный безошибочно различать правду и ложь, в принципе невозможно. Сам человек зачастую не в состоянии отличить правду от лжи, которые не лежат на отдельных полочках, а смешаны в его голове. И даже применительно к фактам — было или не было — могут быть совершенно искренние противоположные представления. Так, верующий уверен, что видел богоматерь, а неверующий не менее его уверен, что это галлюцинация верующего. Убийца может быть убежден, что потерпевший первый замахнулся на него топором, тогда как свидетель добросовестно будет утверждать обратное. Или, когда свидетель говорит неправду, будучи воодушевлен благою, по его мнению, целью оправдать близкого ему человека, он более уверен в себе, чем свидетель, безразличный к делу и отвечающий неуверенно из-за непонимания того, что собственно от него требуется. Таких примеров можно моделировать сколько угодно.
Поставить бы перед дипломированным специалистом задачу протестировать на его полиграфе каждого из братьев Карамазовых на предмет убийства отца. Вполне вероятно, что подозрение пало бы на Алешу, как более других взволнованного и сложнее организованного, чем другие братья.
Еще в 1995 году один из авторов Концепции судебной реформы профессор Александр Ларин писал: «Применение нетрадиционных методов сомнительно, необоснованно, так как организм человека еще мало изучен, чтобы делать выводы о закономерностях взаимосвязей фиксируемых физиологических процессов и внутренних переживаний, недоступных приборам». Если с тех пор что и изменилось, то в сторону еще большего признания наукой неизученности человеческого мозга, сложности психических и физиологических взаимосвязей.
Несколькими годами позже на конференции по судебной реформе Ларин выступил еще резче: «В последние годы участились попытки компенсировать низкий профессионализм следователей и работников милиции внедрением в практику расследования приемов, связанных с использованием иррационального. Предлагаются допросы под гипнозом, применение «детектора лжи» (полиграфа), привлечение к расследованию экстрасенсов, гадалок, лозоходцев, использование в качестве экспертов собак («одорология»), и т. п. Подобные ухищрения не только отвлекают силы и средства , достойные лучшего применения, но и приводят к следственным и судебным ошибкам. Настала пора установить в уголовно-процессуальном законе запрет приемов, ориентированных на использование иррационального, подсознательного, лишенных надежного естественно-научного обоснования. В законодательстве Германии и Польши такие запреты есть». Запрещены детекторы лжи и в большинстве штатов США.
Россия же поддерживает «традиции» и развивает их, идя в ногу с прогрессом. Столь же «научные» методы получения доказательств назывались на Руси подноготной правдой. И правдой подлинной. По Фасмеру «при судебной расправе били «подлинниками» - длинными палками, чтобы выпытать правду». Полиграф есть продолжение пыток «гуманными методами». И в прежние средние века, и в средние века нынешние заплечных дел мастера обслуживали и обслуживают ту же этатистскую идею, будто бы правосудие само по себе с его интересами оправдывает любое покушение на личность, на ее телесную и психическую целостность. При этом, хотя декларируется поиск истины, ее нахождение такими методами заведомо невозможно. Под пытками, включая психологические, сознается во всем и преступник и ни в чем не повинный подозреваемый. Полиграф, конечно, не пытка в классическом смысле. Наоборот, сторонники этого метода противопоставляют его «выбиванию показаний». Да, это не выбивание, а вытягивание саморазоблачения из человеческого естества.
Но сомнительность результата государственно мыслящих деятелей не смущает, лишь бы работала мясорубка правосудия, лишь бы изыскивалась «истина», удостоверенная приговором, вступившим в законную силу.
Надеяться, что полиграф защитит невиновных, особенно здесь и сейчас, в высшей степени наивно. Наверное, если использование этой штуки будет полностью легализовано, общественности предъявят пару оправдательных приговоров. Но в целом, и в частностях, на обвинительный уклон и инквизиционный характер судопроизводства полиграф может повлиять только в еще худшую сторону. Манипулировать детектором лжи опытным людям, то есть следователям и криминальным авторитетам, не составит труда. А если выводы такой экспертизы окажутся не выгодны обвинению, и следствие и суд всегда найдут повод для повторного исследования, вплоть до нужного им результата.
У Юрия Олеши в черновиках пьесы «Смерть Занда» хиромант определяет, что у героя «рука убийцы». Герой, он же автор, действительно из ревности думает об убийстве, но убийство им соперника если и может случиться, то лишь в мыслях, то есть именно в той сфере, куда внедряют полиграф, и где, невозможное в жизни, «совершается» убийство-вымысел. Если предположить, что соперник по какой-то иной причине оказался бы убитым — куда бы завел следствие полиграф?
Еще о детекторе лжи: cтатья К.Кузьминых и Д.Устюжанинасм. .